Музыка под занавес - Страница 60

— Надеюсь, запись камеры видеонаблюдения подтвердит твои слова, — заметил Ребус.

Впервые за все время лицо Кафферти выразило что-то похожее на беспокойство, но уже в следующее мгновение гангстер справился с собой.

— Подтвердит, можешь не сомневаться, — сказал он уверенно.

Ребус только кивнул в ответ, а Шивон спрятала улыбку. Ей было приятно знать, что они все еще могут вышибить Кафферти из седла.

— Жертва была жестоко избита, — продолжил Ребус. — Если бы я захотел, я мог бы уже давно тебя подставить.

— Ты это любишь — подставлять ни в чем не повинных людей, я знаю. — Кафферти повернулся к Шивон. За все время допроса она нарисовала на первой странице блокнота лишь несколько палочек и крестиков. — Три-четыре раза в неделю инспектор Ребус приезжает к моему дому в этой своей ржавой консервной банке, сидит там и наблюдает. Некоторые на моем месте уже давно подали бы на него в суд за причинение беспокойства и преследование. Не так ли, сержант Кларк?.. А что, может, мне все-таки стоит добиться соответствующего судебного постановления, согласно которому инспектору Ребусу запрещено будет приближаться ко мне меньше чем на милю?

— О чем вы говорили? — спросила Шивон спокойно.

— Мы?.. А-а, ты снова об этом несчастном русском… — разочарованно протянул Кафферти. — Насколько я помню, он сказал что-то насчет Эдинбурга. Мол, чертовски холодный город. Я не мог с ним не согласиться.

— Мне кажется, Федоров имел в виду не столько погоду, сколько людей.

— И даже в этом случае он все равно был прав. Я, разумеется, не имею в виду вас, сержант Кларк. В этом царстве холода и мрака вы — наш единственный луч света. Но большинство жителей Эдинбурга — в особенности те, кто прожил здесь всю жизнь, — в конце концов становятся чертовски мрачными и замкнутыми. Разве ты не согласен со мной, Джон? Один парень как-то сказал мне: это, мол, потому, что мы, шотландцы, постоянно подвергаемся вторжению извне. Речь идет, разумеется, не о военном нападении, хотя это в нашей истории тоже бывало. Нет, все дело в незаметном, но постоянном проникновении, тихом, где-то даже приятном… не лавина — тонкий ручеек. И все же оно сделало нас излишне раздражительными — одних меньше, других — больше, но всех. — И Кафферти лукаво покосился на Ребуса.

— Ты так и не объяснил, зачем тебе понадобилось снимать номер в отеле, да еще платить за него, — сказал инспектор.

— А мне казалось — я объяснил, — парировал Кафферти.

— Только в том случае, если ты держишь нас за полудурков.

— Согласен. «Полудурки» — это, пожалуй, слишком… — Кафферти усмехнулся, а Ребус засунул руки глубоко в карманы, чтобы никто не видел, как он сжимает кулаки. — Послушай… — Казалось, Кафферти вдруг утратил всякий интерес к игре. — Я поставил выпивку незнакомцу, потом его кто-то убил. Точка.

— Точку мы сможем поставить, только когда узнаем, кто его убил и почему, — поправил Ребус.

— О чем еще вы разговаривали? — спросила Шивон.

Кафферти закатил глаза.

— Он сказал — Эдинбург холодный город, я ответил — да. Он сказал, что в Глазго теплее, я сказал — наверное. Потом принесли его коньяк, мы чокнулись, выпили… Кстати, сейчас я вспоминаю, у него в руках что-то было. Кажется, компакт-диск…

Да, подумал Ребус. Компакт-диск, который Риордан передал Федорову, когда они ели в индийском ресторане. Двое мужчин сидели за столом и болтали, а теперь оба мертвы… Он все сжимал и разжимал кулаки. Сжимал и разжимал. Кафферти в его глазах был воплощением всего, что начиналось совершенно нормально, а потом вдруг шло наперекосяк. Неудачи, нераскрытые преступления, рассыпавшиеся дела, исчезнувшие свидетели — за всем этим стоял Кафферти, который был не просто песчинкой, которая, попав в устрицу, противно хрустит на зубах. Он портил, отравлял, загрязнял все, до чего только мог дотянуться.

«И я ничего не могу сделать, чтобы отправить его за решетку!..» — тоскливо подумал Ребус.

Ничего, если только не вмешается Провидение, в которое он не очень-то верил, и не даст ему еще один — последний — шанс добиться своего.

— На трупе не было никакого диска, — сказала Шивон.

— Когда Федоров уходил, диск был при нем, — заявил Кафферти. — Я видел, как парень сунул его в карман. — И он похлопал себя по правой стороне.

— Ну а с другими русскими вы в тот вечер встречались? — поинтересовался Ребус от двери.

— Вообще-то мне действительно показалось, что кое-кто в баре говорит по-английски не совсем чисто, но я решил, что это гэльский выговор. Ну а когда эти ребята затянули песни, я понял, что мне пора на боковую.

— Федоров разговаривал с кем-нибудь из них?

— А мне откуда знать?

— Ты был с ним.

Кафферти с силой припечатал обе ладони к грязной столешнице.

— Я не был с ним! Мы лишь выпили по рюмке и разбежались!

— Это ты так говоришь…

«Вот опять забеспокоился, сволочь!» — подумал Ребус с мрачным удовлетворением.

— К тому же именно ты был последним, кто разговаривал с Федоровым перед тем, как его убили, — поддала жару Шивон.

— Вы что, намекаете, будто я пошел за ним? Выбрал местечко потемнее, напал и убил? Отлично, ребята, давайте взглянем, что там показала эта ваша видеокамера. А еще лучше — спросим у бармена: он должен помнить, во сколько я ушел. Кроме того, вы, вероятно, видели мой счет… во сколько он был выписан? Я ушел из бара, когда было уже за полночь. Это подтверждают счет, видеокамера, полный зал свидетелей… — Он с торжеством поднял вверх три пальца. — Или вам мало?