— Ты училась здесь? — спросил Ребус, пока машина Шивон с грохотом неслась через университетский городок.
— Нет, — отрезала Шивон, которая как раз заметила свободное место на парковке. — А ты?
Ребус фыркнул.
— Ты забыла, что я этот… динозавр. В нашем бронзовом веке для того, чтобы стать детективом, диплом и академическая шапочка не требовались.
— Разве в бронзовом веке динозавры еще водились? По-моему, они вымерли раньше.
— Не могу сказать, поскольку в колледже я тоже не обучался. Как думаешь, у нас есть шанс выпить приличного кофе?
— Ты имеешь в виду — в квартире? — Шивон дождалась утвердительного кивка и добавила удивленно: — Ты действительно собираешься пить кофе мертвеца?
— Я пивал кофе и похуже.
— Почему-то я тебе верю. — Шивон выбралась из машины, Ребус последовал за ней. — Похоже, это она…
Доктор Скарлетт Коулвелл стояла на ступеньках крыльца, ведущего к двери, которую она уже отперла. Заметив детективов, она слабо махнула рукой. Шивон ответила на приветствие, потому что хотела быть вежливой, Ребус — потому что доктор Коулвелл оказалась на удивление красива. Ее длинные золотисто-каштановые волосы падали на плечи свободной волной, глаза были большими и темными, а фигура — волнующей и соблазнительной. На Скарлетт была мини-юбка, черные легинсы, высокие кожаные ботинки и короткая красная накидка. Порыв ветра заставил ее отбросить назад упавшие на лицо волосы, и на мгновение Ребусу показалось, что он видит рекламу молочных завтраков «Кэдбери».
Только потом он заметил, что тушь у нее на ресницах слегка размазалась. Вероятно, узнав о смерти Федорова, доктор Коулвелл плакала, однако свое имя она назвала детективам спокойно и по-деловому. Так же спокойно она пригласила обоих следовать за собой.
Покойный поэт жил на последнем этаже. Остановившись на верхней площадке лестницы (лифта в доме не было, поэтому, не доходя одного пролета, Ребус остановился передохнуть), доктор Коулвелл достала еще один ключ и отперла дверь квартиры Федорова.
Квартира оказалась совсем небольшой. Короткий, узкий коридор вел прямо в гостиную, в одном из углов которой была оборудована кухня. Крохотная ванная, тесный — но отдельный — туалет, маленькая спальня, из окон которой открывался неплохой вид на район Медоуз… Квартира находилась практически под самой крышей, поэтому потолки в комнатах были наклонными; они резко понижались к стенам, и Ребус спросил себя, не случалось ли Федорову приложиться макушкой, если утром он слишком резко садился на кровати. В целом от квартиры исходило ощущение не столько нищеты и убожества, сколько уныния и заброшенности. Можно было подумать, что смерть ее обитателя уже наложила на эти стены свою печать.
— Мы очень сожалеем о случившемся, — проговорила Шивон.
Они остановились в гостиной, и Ребус, не тратя времени зря, принялся оглядываться по сторонам. Мусорная корзина была полна смятыми листами с начатыми и незаконченными стихами, на полу рядом с колченогим диваном валялась пустая бутылка из-под коньяка, к стене над складным обеденным столом была прикреплена кнопками карта городских автобусных маршрутов. На столе стояла электрическая пишущая машинка. Ни компьютера, ни телевизора или музыкальной системы в комнате не было — только на подоконнике Ребус увидел простенький портативный радиоприемник с выдвинутой антенной.
Зато книг в квартире хватало. Они были разбросаны и разложены повсюду — книги на русском, английском и нескольких других языках. На поручне кресла висел страницами вниз полураскрытый греческий словарь. На каминной полке, предназначенной для украшений и безделушек, выстроились в ряд пустые жестянки из-под пива. Между ними были заткнуты приглашения на различные мероприятия — все датированные прошлым месяцем. В коридоре на полу Ребус заметил старый телефонный аппарат на длинном шнуре, поэтому сейчас он спросил, был ли у поэта мобильник. В ответ доктор Коулвелл отрицательно качнула головой, ее пышные волосы красиво всколыхнулись, взлетев и опав золотисто-каштановой волной, и Ребусу захотелось задать еще один вопрос, на который она могла бы ответить точно так же. Только многозначительное покашливание Шивон заставило его опомниться и взять себя в руки.
— А компьютер? Неужели у него не было компьютера? — спросил он.
— Я предложила ему пользоваться «макинтошем», который стоит у меня в офисе, но он отказался. Александр не доверял современной технике.
— Вы, вероятно, хорошо его знали?
— Я была его переводчицей. Когда университет выделил специальный преподавательский грант, я приложила все усилия, чтобы он достался ему.
— Где жил мистер Федоров, прежде чем приехал в Эдинбург?
— В Париже. А еще раньше — в Кёльне, Стэнфорде, Мельбурне, Оттаве… — Коулвелл грустно улыбнулась. — Он как-то по-детски гордился количеством штампов в своем паспорте. Кажется, ему даже пришлось заводить специальный вкладыш.
— Кстати… — вмешалась Шивон. — Когда мы… осматривали тело, то не нашли в карманах никаких документов — вообще ничего. Быть может, вы знаете, что обычно носил с собой мистер Федоров?
Коулвелл пожала плечами:
— Блокнот, карандаш… Какие-то деньги, наверное.
— Были ли у него кредитные карточки?
— Да, у Александра была платежная карточка. Он открыл счет в Первом шотландском банке и… Думаю, какие-то документы должны были остаться в квартире… — Она внимательно посмотрела на Шивон. — Вы считаете, что это было ограбление?